Ане Болдыревой 30 лет. Она выросла в сельской местности и сейчас живет в поселке Журавка Воронежской области, неподалеку от границы с Украиной. До Воронежа — 300 километров, до Луганской области — рукой подать.
В детстве она сильно обгорела — практически лишилась лица. Из-за этого всю жизнь ее преследовали оскорбления, травля и жестокость, но она нашла в себе силы жить, прощать обидчиков и искать любовь. Когда у Ани появилась надежда на то, что ее мечты вот-вот начнут сбываться, произошла новая трагедия — в феврале 2021 года дотла сгорел ее дом. Теперь она и ее семья ищут помощи. И не только на врачей и операцию, но и на простой минимум вещей — пожар уничтожил все, что у них было. Фотограф Павел Волков встретился с ней и выслушал ее историю.
Местные говорят, что во время конфликта в Донбассе в Журавке были слышны отголоски залпов. В остальном жизнь в этом селе идет примерно так же, как и во многих других: три улицы, почтовое отделение и железнодорожная станция, откуда дважды в день отходит электричка до районного центра.
Небольшой домик за покосившимся забором, две комнатки с низкими потолками, печка, в которой слегка потрескивают дрова. В тесной кухне Даша, дочка Ани, делает уроки. Вода — из колодца, туалет — на улице. Вроде бы все как у всех, но жизнь Ани сложилась совсем не так, как у других жителей глубокой провинции.
Когда Ане было семь месяцев, она чуть не погибла. В доме случился пожар, и у ребенка обгорело практически все лицо. Как загорелся дом, почему никто не вынес из огня детскую кроватку, выяснить тогда так и не смогли. Из скупого рассказа Ани понимаешь, что мать ее злоупотребляла алкоголем…
События раннего детства у Ани практически стерлись из памяти. «Помню себя с момента, как оказалась в интернате, — говорит она. — Лет семь или восемь мне было. Меня тогда забрали от мамы. Она сильно пила. Часто у нас не было никакой еды».
Жизнь в казенном доме тоже не была безоблачной. Аня сдержанно и неохотно отвечает на вопросы — воспоминания ранят ее. «Что тут рассказывать? Обзывали, дразнили. Дети все старались держаться подальше… Некоторые со мной играли, пытались дружить, а другие… Были и те, кто просто брезговали, ужасно относились».
Аня оживляется, когда вспоминает о тех немногих работниках детдома, которых успела полюбить. «Когда я там болела ветрянкой, директор со мной даже ночевала, потому что я очень боялась. Там были специальные изоляторы, и вот директор с нами оставалась до самого утра. Ее звали Любовь Ильинична, до сих пор помню. Даже когда я уже подросла и не жила в детском доме, директор, если встречала меня на улице, всегда подробно расспрашивала: как я, все ли хорошо, не обижает ли кто. Воспитательница и нянечка тоже были хорошими. Но Любовь Ильинична — особенно».
Директор всегда заступалась за Аню, а когда та сильно заболела (Ане диагностировали воспаление почек), выделила интернатовский автобус, чтобы доставить девочку в больницу. Потом ее там навещала.
Но насмешек в жизни Ани было куда больше. Она отучилась всего два класса и бросила школу, по ее словам, как раз из-за травли. Самые приличные прозвища, которые ей давали в школе, — Монстр, Франкенштейн, Девочка без лица. Аня говорит, что сейчас, уже став взрослой, не держит зла на обидчиков.
«Я все понимаю. Детки разными бывают: даже сейчас на улице некоторые показывают на меня пальцем, — рассказывает она. — Я с бывшими одноклассниками как-то особо и не общаюсь. В интернате у меня была одна-единственная подруга. Но что с ней сегодня — не знаю. После того как меня забрала бабушка, мы с ней никогда и не виделись. Телефонов не было тогда».
С подругой, которую вроде бы звали Карина, Аню объединяла общая проблема: она тоже была из неблагополучной семьи.
«Я ведь, когда маленькой была, сначала не понимала, что у меня не так с лицом. Поэтому была со всеми открытой, разговорчивой. Мы с ней сошлись характерами: у нее в семье тоже все было мрачно, поэтому появлялись общие темы. Например, у нее тоже родители пили. Мы одинаково любили спорт, физкультуру, математику. Мы в группе были немного старше остальных. Когда в интернат привезли двух мальчиков, братишек, нам с Кариной поручили их опекать. Этим ребятам было всего по году-два. Мы с подругой их нянчили — кормили, переодевали, мыли, спать укладывали. Я, может, поэтому и сейчас очень люблю малышей».
Из интерната Аню забрали бабушка с дедушкой, они ее и вырастили. О годах, проведенных с ними, Аня вспоминает довольно тепло: «С бабушкой я много городов повидала: в Москве, Краснодаре, Сочи, Новороссийске, Адлере, Волгограде была… Мы не просто ездили как туристы — бабушка меня показывала и денюжку в дороге собирала. Поэтому я сейчас и говорю, что часть моего детства прошла в путешествиях».
Конечно, девочка очень переживала из-за своей внешности. Аня пыталась покончить с собой, говорит, что ненавидела себя за свое лицо. На улице прохожие просто шарахались от нее, оскорбляли. Девушка мечтала о пластической операции, которая могла бы как-то изменить внешность. Но у нее никогда не было возможности не то что получить помощь пластических хирургов, но даже просто поговорить со специалистом о своих проблемах. Психологи и психиатры, которые теоретически могли бы помочь ей принять себя, в той среде, где живет Аня, считаются кем-то из другого мира.
Страх перед людьми был даже сильнее, чем страх одиночества. Но в какой-то момент она нашла в себе силы изменить отношение к тому, что с ней произошло.
«Мне казалось, что на всем белом свете я одна такая. Так думала, пока не увидела, что бывают и другие люди с подобной проблемой, — вспоминает она. — Однажды в одной из поездок с бабушкой мы сидели на вокзале в каком-то городе и ждали электричку. Там встретили девочку с таким же дефектом. Спросили, что и как с ней. Оказалось, что лицо сгорело после удара током. Мне показалось, что вид у нее был даже ужасней, чем мой. После этого минутного знакомства я стала по-другому все воспринимать. Если раньше просто хотелось забиться от всех куда-то в уголок, то потом появилась потребность стремиться к чему-то, быть счастливой, быть любимой».
Первый брак Ани продлился несколько лет, но говорит она о нем неохотно. «Бывший муж… Мы с ним прожили года два или три, он на меня руку поднимал, потом разбежались. До сих пор осталась обида, даже очень большая. Но я стараюсь об этом не вспоминать и не думать о нем».
Переломным моментом в жизни Ани стало рождение дочери Даши. «Я стала чувствовать, что живу. После ее рождения у меня словно выросли крылья, захотелось добиваться чего-то, бороться, потому что было ради кого и зачем. С появлением дочки я даже стала учиться любить себя. Горжусь тем, что недавно, 11 февраля, Даше исполнилось 11 лет. Воспитывала ее так же, как и бабушка меня в детстве: в строгости и в любви. Бить я ее точно не бью. А то, что ругаюсь, кричу, — мне кажется, каждая мать так поступает».
Материнство для Ани — не только подарок, но и испытание. Год ее дочь провела в интернате. Ребенка туда поместили по требованию опеки, пока Аня решала их жилищные проблемы. Родной отец Даши отказался от дочери, никто не знает, где он и что с ним.
На жизнь Аня зарабатывала тем, что ездила просить милостыню в большие города — Воронеж или Ростов. Приезжала туда на несколько дней, ночевала где попало. Говорит, что удавалось окупить дорогу и заработать немного денег сверху, чтобы купить те же кроссовки для дочки и продукты. Шесть лет назад Аня познакомилась с Алексеем, своим гражданским мужем. Алексей — разнорабочий на ферме, зарплата всего 12 тысяч рублей. Денег в семье с трудом хватает на питание и изредка на одежду.
Она очень тепло вспоминает первую встречу с Алексеем. Их познакомила тетя Ани. Сначала молодые люди несколько месяцев общались по телефону. «Помню, что во время одного из разговоров я сказала, что собираюсь сейчас на рынок убирать овощи и фрукты, — рассказывает Аня. — Мне предложили такую работу. А он взял и ради меня на тот же рынок приехал. Так мы начали общаться, встречаться и потом решили сойтись. С 15 августа 2015 года мы вместе».
Аня с мужем мечтают жить в большом городе, найти там работу и вести нормальную жизнь, но пока не могут никуда уехать из-за бывшей судимости Алексея. У него условный срок, нужно регулярно отмечаться в местном отделении полиции. Менять место жительства нельзя. Но в марте надзор должен закончиться. Они мечтают, что в мае смогут всей семьей перебраться в Краснодар — там больше работы.
«Мне кажется, люди все чаще смотрят не на то, какой человек снаружи, а какой он внутри: на характер, манеру общения, душу, — рассуждает Аня. — Мой муж говорит, что полюбил меня за то, что у меня красивая душа».
Сейчас Аня активно осваивает социальные сети, завела Instagram и страницу во «ВКонтакте», где пытается найти там родственников. Уже списалась с двоюродной сестрой из Ростовской области, девушки подружились и общаются. Она мечтает, что сможет через соцсети найти отца, о котором ничего не знает.
В феврале 2021 года в жизни Ани случилась новая большая беда. Снова — пожар.
Дом, в котором она и ее семья жили последнее время, сгорел полностью. По предварительной версии, причиной стала неисправная проводка. Все остались живы, но имущество и личные вещи сгорели.
Семью приютила тетя Ани, живущая неподалеку. Даша сейчас не ходит в школу, потому что ей просто нечего надеть. Они с мамой носят те вещи, которые им отдали неравнодушные люди — похоже, что теперь только на них у семьи погорельцев есть надежда.
Но Аня думает, что это может быть знак: пора наконец уехать из деревни, ведь теперь ее в Журавке ничто не держит.
В какой-то момент Аня просит уйти — ей все же очень трудно находиться в том месте, которое совсем недавно было скромным домом ее семьи.
